Когда я начал писать, то обнаружил, что все мои художественные сочинения печальны до слез, тогда как в философских текстах была динамика, энергия и остроумие. И я выбрал этот путь – не в сторону воображения, а в сторону мысли – не только потому, что к этому у меня было больше способностей, но еще и потому, что это был путь к радости и свету.